Как оказалось — простое прожигание взглядом земли под лапами выглядит со стороны до боли странно, ибо как ещё объяснить столь странный выбор фразы для обращения на свою персону внимания Скворца, сам Скворец не знал. Несмотря на то, что кошка пыталась объявить своё присутствие не только странным деловитым вопросом, но и чересчур громкими шагами, Скворец от неожиданности чуть не подпрыгнул.

— Эээ, да?... — испуганно-растерянно бубнит Скворец, стремясь приладить вставшую на короткое мгновение дыбом шерсть на загривке, — то есть нет! — отрицательно мотает головой из стороны в сторону, тут же ощущая как горят от стыда и неловкости уши, само собой разумеется, что никаких червей на завтрак он не искал.

Муха, а это именно она свалилась неожиданным басовитым выкриком на голову Скворца, судя по всему, только-только соизволила выйти из воительской палатки, а это значит, что в своих изысканиях Скворец далеко не одинок! Может, будет достаточно хорошей идеей предложить Мухе пойти в совместный импровизированный охотничий патруль?

— Ладно, в общем, — неловко пытается замять свою смороженную глупость Скворец, сновь подавая голос и пытаясь сменить тему с червей на что-то более в перспективе аппетитное, — ты тоже в патрули не успела? Могу предложить сходить вместе на охоту, чтобы лапы не просиживать впустую, — и хотя Скворец прекрасно знал, что Мухе охота даётся, в отличие от боевой составляющей, не очень гладко, но и он сам не ас в охоте, попытка не пытка, да и в любом случае — чем ещё можно заняться в пустующем лагере?

Свое воинское ночное бдение Ледник — уже Ледокол — проводит в подобающем священном молчании, и это оказывается проще, чем кто-либо мог ожидать от вчерашнего юноши, с рождения привыкшего заявлять о своем присутствии всему миру посредством рта, что не закрывается.

Жизнь вспыхивает слепящими искрами, проносится за закрытыми веками воспоминаниями, выкручивающими душу до карминной агонии, и Ледокол позволяет слезам катиться по подбородку, пользуясь, как оправданием, всеобщей скорбью по Лучехвостой. Он оплакивает не только ее — сердце его скрежещет и ноет, в миллионный раз провожая в последний путь души матери и любимой сестры, он плачет за Севера, за ту его часть, которая умерла вместе с ними, за ту его часть, что ушла из племени вместе с Диковинкой, а еще он скорбит по себе; по тому, кем он должен был быть, но кем ему не суждено было стать. Этой ночью он принимает свое новое имя, но не с гордостью, а со смирением, которое ощущается камнем, привязанным к шее — он вечно будет влачить это бремя, бремя оставшегося, бремя выжившего, бремя последней надежды и последнего, уже наполовину проваленного, ожидания, и лучшее, что он может сделать сейчас и до конца своей жизни — это сделать вид, что в этом нет ничего кости-дробящего. Делать вид, будто он может сравниться, хотя бы на кончик хвоста, с тем, чем должна была быть Грозохвостка для этого племени, и притворяться изо всех сил, что он, пусть не идеальная, но хотя бы приличная ей замена. Что отцу будет достаточно его, Ледокола, чтобы все еще оставаться счастливым.

Рассвет приходит. С ним приходит и Север.

— Хей, — говорит. Ледокол лишь кивает в ответ, позволяя отцу лизнуть его в ухо, и радуется предварительно, что успел до его прихода вытереть соленую влагу лапой со щек.

Теперь уже точно — взрослый. Ему больше не позволено плакать даже в заговорщически укрывающих сумерках.

— Уже рассвет. Ты можешь отдохнуть.

"Отдохнуть," — он скользит глазами в сторону палатки воителей, нервно пожевывая щеку изнутри. Он не хочет там спать — не без Грозохвостки, но сил упираться у него совсем нет; равно как и желания досаждать Северу всяким нытьем, — "Видимо, у меня нет выбора в этом вопросе."

Ледокол послушно уходит в палатку, позволяя племени встречать новый день без него — хоронить Лучехвостую без него, потому что видит Звездное племя, он не выдержит еще одних похорон. Да и что-то ему подсказывает, не иначе, как голос Лучехвостой внутри, что ей хотелось бы видеть на своей могиле только самых близких котов, и Ледокол, насколько он помнит, к этому кругу совсем не относится. Так что он не чувствует сильной вины, несмотря на то, что, наверное, должен, и вместо этого сворачивается рядом с Глушиной — все еще молча, не желая тревожить хриплым голосом священную тишину, их укутавшую — утыкаясь носом в густую полосатую шерсть. Подруга большая, как львица, и если не обращать внимание на несоответствие запахов, можно притвориться, что с ним все еще спит Грозохвостка.

Засыпая под занимающееся над деревьями солнце, Ледокол не может не пожелать, чтобы когда он проснулся, все было, как раньше. Но это желание не сбывалось ни разу с момента гибели Серой Кометы, а поэтому никакой особенно сильной надежды в груди новоиспеченного воителя вовсе не теплится.

перемотка

После этого все движется с бешеной скоростью, и, тем не менее, все еще умудряется проходить для Ледокола как будто в тумане. Начиная от проигранной войны с крысами — в которой он не участвовал, оставшийся в лагере, с тебя пока достаточно крыс, сказал кто-то — и заканчивая радушным принятием в лагере одиночек, как старых друзей; и ведь им всего-то нужно было не дать смердящим грызунам перегрызть половину его соплеменников. За что им спасибо, конечно же, однако Ледокол, тем не менее, не разделяет уверенности Алозвезда в светлых намерениях этой компании, как бы ему не хотелось. Любое напоминание о нахождении в лагере чужаков цепляется напряжением за его, Ледокола, шерстинки, и он ловит себя не впервые на том, что следит хотя бы за кем-то из них углом глаза, насколько может себе позволить — воспоминание о самой первой одиночке, которую он увидел на пороге своего дома, будучи еще несмышлёным котенком, неожиданно ярко предстает вместе с матерью, чье отношение было далеко от гостеприимного, и даже мнение Можжевельника, как целителя, не поколебало тогда ее уверенности в собственном мнении.

"Серая Комета не бы одобрила," — гудит в голове Ледокола, и как с этим жить — он не знает. Поэтому прикусывает язык каждый раз, когда хочет поговорить с Алозвездом, хотя стыд за сомнения в правоте предводителя — не единственная причина, почему они с бывшим наставником нынче практически не разговаривают. Но и это тоже отходит на второй план вместе со всеми остальными переживаниями молодого воителя; не то чтобы у Алозвезда сейчас мало проблем, чтобы еще и он накинул ему на голову сверху. Не с тем, что творится сейчас не только с Грозовым племенем, но и с соседскими.

Да и бывший наставник на то и бывший, что не несет больше ответственности за Ледокола.

Поэтому, видимо, он находит себя на поляне, в одиночестве, что стало привычкой, и вылизывающимся с нехарактерной для себя тщательностью, обусловленной глубоким погружением в свои мысли. Единственное, что цепляется за его мозг более-менее осознанно и с периодичностью, так это предстоящий Совет, на который Ледоколу, как новопосвященному в воинское звание, обязательным будет явиться — и теперь он уже не отвертится, да и что за позорище будет?

"Эй, Алозвезд, я, конечно, все понимаю, но мне все еще не особенно хочется ходить на Советы, так что давай мы вместо этого сделаем вид, что меня в племени просто не существует, тем более, что ты наверняка помнишь, чем все закончилось в прошлый раз?"

Не этого от него ожидают, как от сына Серой Кометы, поэтому любое желание сокрушаться над предстоящей перспективой Ледокол запихивает куда-то поглубже, вместо этого планируя, придя на Совет, сесть где-нибудь в уголке, не отсвечивая. И, может, если он потрудится не открывать рот, все пройдет более или менее сносно.

По крайней мере, Ледокол смеет на это надеяться.

Ивовая роща --------->

Сумрак и подумать не мог, что его так запросто и с такой освободят от должностных обязанностей. О том, что он сам на себя их и навесил, он особенно не задумывался - но сам факт! Однако фрустрация от отсутствия доверия к окружающим и присущих обязанностей заставляли кота вновь грузить свою черную голову теперь уже запасным планом. Даже усмехнуться своей самоотверженности не было времени в этом потоке мыслей, хотя, по его мнению, стоило бы.
В потоке мыслей, однако, пробыть он успел совсем недолго - на хитрую гайку сумрачного сознания нашелся еще более хитрый болт с резьбой синегривкиных заигрываний с Чернопёрым, и как бы сильно он не пытался игнорировать эту ситуацию, уши сами по себе навострились в воистину сталкерской подслушке. Ни на какие уговоры собственное тело не шло, посему оставалось лишь подчиниться этому низменному желанию.
- Ты сегодня должен непременно сказать мне, что меня любишь, - уверенно наказала Синегривка, строя глазки Чернопёрому. Причем настолько уверенно, что, видимо, даже не пыталась скрыть этот факт от остальной части идущей процессии.
Контроль телом резко вернулся обратно владельцу, чем Сумрак тут же и воспользовался - его возмущение этой воистину идиотской и инфантильной фразой было заметно разве что по сузившимся до маленьких щелок, толщиной не больше пары кошачьих усов, зрачков.
Что, правда? Это вот ЕМУ ты решила подарить свою любовь? - пытался осознать абсурдность ситуации бывший наставник. Переведя взгляд на менее черного соплеменника, он натужно пытался вспомнить, в какой момент тот проявил себя, как достойный кавалер. И пришел к удовлетворительному для себя выводу - ни одного разу не случалось такой чудовищной оказии. А это что значит? Значит, что Синегривка глубоко и страшно ошибается, совершенно не замечая, как ведет свою нежную девичью любовь в чернопёрую могилу.
Брошенный в него взгляд Синегривки он чуть было не расценил, как личное оскорбление, где-то в душе зеленея не от зависти или злости, а от той токсичности, что была готова прожечь его несчастный живот. Была бы его воля и чуть большая дерьмовость характера - и он бы прямо здесь устроил сцену этой маленькой блуднице.
Но ситуация требовала успокоить едкий пыл, над чем он активнейшим образом и работал. Все таки, он осознавал, что сам заварил эту кашу в тот самый момент, на Ивовой Роще - и именно благодаря его дипломатическому гению Синегривка сейчас в той ситуации, в которой оказалась. А посему ответственность тоже нужно брать на себя, тем более, что хоть он и успел стать бывшим наставником - любить меньше эту маленькую дурочку он не стал.
Тем временем, группа дошла до пункта назначения - и их стали обступать соплеменники с абсолютно разными выражениями на морде, но выражающие как будто бы общий вопрос сквозь хмурость бровей, злобные оскалы и подрагивающие носы, в попытках уловить запах. Вся четверка встала встала в неровную шеренгу, при этом Лазарь оказался между Синегривкой и Чернопёрым. Сумрак же стоял с краю, изображая собой ответственное лицо, в любой момент готовое вмешаться с правильными словами, дабы спасти всю процессию от праведного гнева. Ну, по крайней мере на это была надежда.
- Кхм-кхм! Я попрошу вашего внимания! - как всегда энергично бросила в толпу бывшая ученица, быстро отступив, в предвкушении глядя на Чернопёрого, который вызвался быть представителем опаленного одиночки.
Спокойно. Сейчас не время. - повторял про себя Сумрак, словно читая медитативную мантру. И действительно, ведь сейчас главное - обеспечить нашего гостя пониманием соплеменников, хотя бы не негативом с лозунгами "нам больше не надо". И, похоже, в данный момент племя склонялось отнюдь не в их пользу...

♦ Разрыв отыгрыша на границе Гроза/Ветер, после возвращения из патруля, до прихода Синегривки

Синичка медленно брела следом за наставником, с зажатой мышкой в зубах. Да, на обратном пути-таки посчастливилось поохотиться, чтоб не возвращаться с пустой пастью. И тем не менее, много мыслей было для раздумий в столь маленькой голове. Она не очень понимала надобности союза с племенем Ветра, да и вообще надобности союза, да с крысами не получилось, но это не значит, что нужно ото всех зависеть. Сперва приняли согласованный план одиночек, теперь этот престранный разговор на границе. Причем все складывалось так, будто она сама была очень далека от всей сложившейся ситуации. Даже Галочка слушала ее вполуха, наблюдая за более интересным Грачехвостом. Может и ей стоило.. научиться слушать?
Ну нет, бредни какие. Можно попробовать посоветоваться с друзьями на этот счет сперва. Она не будет прогибаться под этим лесом, скорее наоборот! И уж точно найдет, что лучше и для нее и для племени! Вон, Каменница например, выглядит так, будто у нее всегда есть план, на любой случай. Хотя, она тоже не слишком уж была холодна к иноплеменным, но в ней это чувствовалось куда меньше. По крайней мере, так казалось. А что до Галочки и ее неразговорчивости: может тренировка не задалась.. ну или охота. То, что тренировка может не задаться с такой наставницей, как их глашатая, Синичка верила меньше всего. Скорее охота, наверняка какая-нибудь мышь или белка сбежала. Вот и ходит, нелюдимая и неразговорчивая. Сильно упорствовать угольная ученица не стала, видя, что соседка не благоволит к разговору и наскоро отстала от нее еще после первых ее «отмахиваний», после подозрений синеглазой кошечки насчет Грачехвоста. Ну не хочет — ну и не надо. Синичка найдет себе других друзей, более благосклонных к разговору. 
В лагере все быстро разошлись по своим делам. Галочка отправилась за трапезой, Алозвезд, по всей видимости уполз выяснять приготовления с одиночками. Вот и вся тренировка, но тем не менее. Глашатая подевалась ориентировочно туда же. На поляне было относительно тихо и можно было немного передохнуть, прежде чем додумать, куда идти дальше. Угольная ученица улеглась на входе в палатку оруженосцев, осматриваясь. Лисичка, по всей видимости, еще не вернулась с тренировки. А она обещалась поговорить с ней. С ней и Трилистником. Он как раз хотел узнать что-то интересное, что ж, узнает!
Долго лежать в молчании не пришлось, вернулся второй «наказанный Каменницей» отряд. Ох уж.. можно было обойтись и без этой агрессивной кошки облепленной свитой из котов. И кажется, она привел сюда еще какого-то... отщепенца. Что, раз приняли одних одиночек, она теперь всю округу таскать в лагерь решила? Еще в воительницы посвятили, знали бы, кого посвящают. Угольная кошечка привстала пойдя навстречу «приключениям». Заниматься перепалочными беседами с Синегривкой ей не хотелось, но поступки последней необходимо было оценить. Еще и этот «мастер-сказочник историй про языки» рядом, бывший наставничек-защитник, пф. Против Черноперого, как ни странно, ничего не имелось, может, потому что он единственный при тесному «мужском» окружении Синегривки не был на нее агрессивно настроен? Так или иначе, ученица приблизилась к этой процессии. Кот показался ей очень странным. Пока не повернулся и не раскрыл свою изуродованную несчастными ситуациями вторую половину.
- Мать моя королева! - подпрыгнула кошечка, взъерошившись. - И из какой выгребной ямы ты притащила это, Синегривка... точнее.. вы притащили, все, - она посмотрела на воителей. То, что они были старше нее по рангу, не смущало вовсе. - Кажется Алозвезд разрешил оставить только троицу избранников в лагере и это не означало, что надо собирать всю округу в лагерь! Или, ты думаешь, что если Каменница приказала наполнить кучу с дичью, ты решила поймать вот это? Ешь его тогда сама, это.. страшилище! - Даже Черная Полоса с ее единственным глазом  выглядела предковым одуванчиком по сравнению с этим. - Надеюсь, что от этого избавятся до заката. А то ночью кого-нить сердце хватит при виде такого.. - она фыркнула, собираясь развернуться и уйти подальше от сего недоразумения. Ей нисколечко было не жаль этого помятого кота, пришедшего не пойми откуда и пойманного Синегривкой. Да, может у нее были и веские причины, но пока Синичке в это мало верилось. Хм, может план с объединением племен и не так плох. Может Синегривку можно будет сплавить в какое-нибудь чужое племя с понравившимся ей коту, и тогда в лагере станет намноого спокойнее.