Чудное создание кидает взгляд на детскую и Медянка ухмыляется, растянувшись прямо возле спасительного входа в обитель дорогих котят и их заботливых мамочек. Дважды бьёт гулко по земле ярко-рыжим хвостом, и снова дарит безымянному котёнку улыбку, почти что приятную, если бы не жестокий блеск в оранжевом взгляде. Девчонка оборачивается на голос и натыкается голубыми глазами на кривую усмешку Медянки, она сверкает белоснежными зубами, готовая, кажется, сию минуту сделать опасный змеиный бросок на настолько маленького в сравнении с её огромными габаритами сородича, что становится не по себе. Конечно же, не Медянке.

  — Небушко, — котёнок смотрит на Медянку исподлобья и бело-рыжая кошка чувствует, как по позвоночнику бегут мурашки от предвкушения, котёнок демонстрирует замечательный отклик одним лишь взглядом — а уж вопить от бешенства её Медянка заставит в два счёта. Хотя, учитывая явные проблемы с речевым аппаратом, из Небушко красноречивого собеседника не получится. А жаль.

— О, — в притворном удивлении Медянка поднимает брови и вытягивает передние лапы таким образом, чтобы Небушко оказалась аккурат между ними. До этого бело-рыжая уже загородила огромным телом вход в детскую, а теперь чуть ли не зажала котёнка в тисках ржаво-рыжих лап, — что же, тогда соседские ученики смогут узнать, кого обратили в бегство во время стычки на границе, — смеется, чуть склоняя голову к белому плечу, — ведь вряд ли ты сможешь попросить пощады достаточно внятно, представь, какое благолепие будет, мм?

Сегодня неудачный день для жалких мира сего — Медянка проводит параллель между Лютиковой смертью и несчастной Небушко, что довелось испытать на себе пренеприятное знакомство с бело-рыжей будущей воительницей, наверняка на Совете сейчас тоже становится тяжелее жить и существовать слабым и страждущим. Медянка снова жестоко улыбается, глядя в голубые глаза девчонки, всё также глядящую на неё исподлобья, и испытывает удовлетворение, почти что мурлычет, просверливая в голове Небушко дыру оранжевым взглядом.

— О, — Медянка подняла брови и встала так, чтобы Небушко была между её лап. Та заставила своё тело расслабиться. «Не будет же она тебя убивать». — что же, тогда соседские ученики смогут узнать, кого обратили в бегство во время стычки на границе, — пока Медянка продолжала смеяться, Небушко сжала челюсть. Тц. Задирать по поводу дикции это одно, а вот обвинять в трусости… — ведь вряд ли ты сможешь попросить пощады достаточно внятно, представь, какое благолепие будет, мм?
Небушко сжала губы, прикидывая, какая тактика тут подойдёт лучше всего. Бежать не получиться. Медянка явно пыталась её спровоцировать — значит, реакция тоже недопустима. Позвать взрослых? «И уронить»… а что? Ронять было нечего.
Небушко, не отрывая взгляда от Медянки, открыла рот и заорала:
— Ма-а-а-а-а-ам! — причём на такой громкости, чтобы не то что весь лагерь услышал — чтобы услышали все, кто неподалёку от лагеря охотились.

Отредактировано Небушко (2021-09-23 15:03:35)

Фазан не помнит, когда в последний раз настолько тотально терял связь с реальностью: когда Зарянкино фальшивое 'нет' касается слуха, он чувствует, что цепенеет, уносится прочь в пустоте мыслей, закрывается стремительно от мира, завороженно отслеживая движения пестрой ученицы, что находит глазами Зайцелова и без энтузиазма к тому направляется. Поворачивает голову, смотрит в ледяные воительские глаза, без жестов и слов давая понять, что его ожидают: это совершенно втаптывает в грязь крупицы самообладания, сохранившегося у чернобокого кота. Фазан пугается не на шутку, сдвинуться с места не может - просто немыслимо, немыслимо тяжело сделать шаг к Зайцелову и Зарянке, всегда учтивой и смущенно заглядывающейся на него, трепещущей, покорной, чрезмерно живой рядом с ним. Потому что только что-то смертельно страшное, что-то ужасающе фатальное могло так ее изменить.

Кажется, что между взглядом ученицы и моментом, когда Фазану удается через силу сделать первый шаг, проносится целая вечность. Тогда он замечает, что мелко дрожит, а в животе его точно плещется жидкий лед, который, впрочем, вмиг обращается в камень, когда Зарянка из себя выдавливает:

- Лютик больше нет, - и этими словами его точно прибивает к земле, расшибает нещадно об утрамбованную почву поляны: Фазан продолжает стоять на лапах, но чувствует, знает, что готовая разверзнуться под лапами бездна тянет его на себя, вниз. Маревом темным ложится перед стеклянными глазами еще до того, как воитель успевает пропустить через себя смысл; когда же и через этот рубеж проходит - горечью и жаром проникает внутрь, в глотку, отбирая и без того сбитое дыхание. Только бы и впрямь не рухнуть, думается малодушно, ведь то будет выглядеть жалко. - Её сбила лошадь. Надо, наверное, забрать тело...

Тело. Нужно забрать тело: пустое, безжизненное, покалеченное, возможно, до безобразия. Как же это глупо, думает Фазан, как отвратительно, - это не она, ее больше нет в хрупком ученическом теле; она, должно быть, гуляет сейчас где-то среди треклятых закрытых для него звезд, она будет любознательно и по-настоящему впитывать в себя целый новый вечный мир, пока племя станет горю предаваться пред пустой оболочкой. Она будет смеяться, как смеялась до того, как он ее поломал и обрек: с глазами, полными ребяческого озорства и беззаботности, до невозможного живыми, - так могла смотреть только она, и, пожалуй, за то и невзлюбил Фазан ее с первой же добродушной улыбки. За свет буйной, хаотичной, глупой и прекрасно живой юности, о которой сам не мог мечтать ни луны назад, ни сейчас, все еще чувствуя за спиной отцовскую тень, навек заслонившую от теплого солнца. Неужели той же тенью стал для Лютик и он? Неужели это он, а не лошадь, не судьба, не случай ее погубили?

Убийца, убийца, ты - убийца, Фазан, и правильно делаешь, замирая в ошеломлении теперь: тебе бы застыть навек, перестать существовать, оставшись вне времени и чужих судеб, которые имеешь талант сжигать, - но громкий частый стук сердца в глотке треклятым импульсом жизни непрошено режет вакуум, в котором воитель честно хотел бы задержаться еще на пару мгновений. И, ловя нечитаемый взгляд Зайцелова, Фазан приказывает себе дышать ровнее, пытаясь попутно унять непрекращающуюся дрожь в лапах.

— Фазан, я... давай я возьму кого-то из оставшихся воителей, и мы принесём Лютик в лагерь… - каким-то образом ему все же удается придать твердость голосу и ровно ответить на предложение Зайцелова:

- Нет, - Фазан смотрит в глаза соплеменнику почти упрямо и несколько грубо, давая понять, что не стоило подобное даже предлагать. - Я не хочу, чтобы это был кто-то другой. Я должен.. Это дело чести, верно? - ему все кажется, что слова звучат неправильно, не по-настоящему. Не резонируют с тем, что клокочет внутри, и кажется почти подлостью теперь, когда ничего уже не изменить, не попытаться в последний раз быть честным. - Нет, не так.. Это единственное, что я теперь могу сделать для нее. Я не смог позаботиться о ней должным образом, но все еще могу попрощаться с ней как следует.

Почему-то только сейчас Фазан понимает: у Лютик действительно нет никого, кто мог бы проводить ее в последний путь. Его ученица была сиротой, с самого детства лишенной возможности уткнуться в бок матери, если вдруг становилось страшно. А он ведь ни разу не поинтересовался, что она чувствует, глядя на других котят, резвящихся под нежным опекающим взором королев. Или общаясь с другими учениками, у которых есть братья и сестры, что всегда разделят горести ближнего и посмеются над твоей глупой шуткой даже тогда, когда все остальные равнодушно промолчат. Должно быть, ей было одиноко? Должно быть, она надеялась, что наставник станет тем, кто сможет направить ее и стать по-настоящему дорогим и близким?

Зарянка продолжает что-то виновато лепетать, и Фазану хочется оборвать ее, заставить заткнуться: и без того горько и тошно. И без того растерянным он чувствует себя сейчас, ощущая себя задетым слишком глубоко, почти неправильно и неестественно. Будь Лютик все еще здесь, он ни за что бы не признал, что успел к ней хоть немного привязаться: но, судя по всему, успел. Неосознанно, незаметно для себя и окружающих. Как бы сильно не раздражали промахи и бессмысленные глупые ученические речи, она все равно была рядом постоянно, когда никто другой не был. И не то чтобы Фазану было действительно одиноко и плохо до того, как на его плечи упала наставническая ответственность, - просто порой было правда приятно и хорошо от того, что есть кто-то, готовый рассеянно и бестолково, но все же слушать его.

— Лютик мертва! - дрожащим голосом повторяет Зарянка вновь, еще прочнее укореняя это осознание в голове черного воина: он следит за взглядом пестрой ученицы Зайцелова, что обращается уже не к нему или своему наставнику, но к предводительнице, которая, точно не обратив ни малейшего внимания на обрушившуюся на них трагедию, собрала отряд идущих на Совет котов и готовилась покинуть лагерь. Вслед за Зарянкой в Фазане вскипает злость и обида: мышиный помет, они ведь племя! Как она может оставить их здесь, как она может оставить ее там, на Пастбище, не дав ни единого указания?..

- Зарянка, - почти мягко он зовет кошку по имени, касаясь хвостом пестрого бока и настойчиво заглядывая в ее глаза. - Оставь.. Пусть идут, раз такова воля предводительницы. Мы здесь справимся, - и, слушая тихие забитые извинения Зарянки, добавляет почти без раздражения, хотя желания успокаивать чужую ученицу совсем не имеет: - Перестань. Ты ни в чем не виновата, поняла? Ни одному воину, даже самому сильному, не под силу остановить лошадь. Нет твоей вины в том, что ты не смогла ее спасти, - кажется, Фазан специально избегает в речи имени Лютик, точно до того, как он сам произнесет его вслух, все происходящее по-прежнему может считаться не до конца настоящим. Хотя бы для него.

А потом появляется Марево: он ощущает его взгляд на себе еще до того, как отец успевает сказать хотя бы слово, и спешит упрямо-холодно взглянуть в ответ, ожидая найти в страшных глазах напротив хоть крупицу издевки, хоть толику уже начинающего под кожей зудеть "я ведь предупреждал тебя", - но Марево смотрит серьезно и решительно, и впервые за долгое время зрительный контакт с ним не высасывает из Фазана остатки энергии, но точно наполняет чужой отстраненной силой выпрямить спину и взять себя в лапы.

— Фазан, надо принести Лютик в лагерь. Чем скорее, тем лучше, - это звучит почти как приказ, но, кажется, именно четкого холодного указания чернобокому воину и не хватало до этого момента, чтобы перестать блуждать среди собственных сожалений и ни к кому обращенных вопросов и начать, наконец, действовать. И вместо привычных едких комментариев он просто согласно кивает, пусть эта реакция и оказывается слегка запоздалой. - пойдём.

Марево без слов призывает Зайцелова пойти с ними, и Фазану становится совсем немного легче из-за того, что ему не придется справляться со вторым ударом, его еще только ожидающим, в одиночку. И, к тому же, присутствие наставника Зарянки, возможно, удержит Марево от излишних комментариев в пути. На это хочется надеяться, по крайней мере.

→ пастбище.

--------> с туннелей

Ворона принесла в лагерь пару мышек и положила их в общую кучу. Охота в туннелях была легкой, даже слишком. Что не могло не радовать Ворону. Это же прекрасно! Чистая благодать! Дар Звездного племени. Кошка была довольна.

Ее частенько пытались заставить выполнить ее обязанности воительницы, и это было очень долго. Ворона это не любила. А теперь ей будет проще - к ней не будет придирок, ведь она будет ходить на охоту. А главное, она будет тратить на это минимум времени.

Так или иначе, ее волновала опасность туннелей. Ржанка попала в передрягу,ю а теперь шла куда-то вместе с Молнией. Ворона покосилась в их сторону... У нее еще будет возможность обсудить это с подругой. Кошка решила лечь поодаль и понаблюдать за своими детьми, а заодно отдохнуть поле такой изнурительной охоты. Королева растянулась около детской и издалека наблюдала за дочерью, которая играла с Медянкой. Она была той, на которую ее детям стоило бы ровняться - смелая, превосходящая всех остальных, напористая. Признаться, если бы Ворона не была такой ленивой в свое время, то Медянка была бы ее точной копией. Но, увы, королева в своем ученичестве предпочитала отдохнуть в тенечке.

Засмотревшись, кошка начала засыпать, но кое-что привело ее в чувства. — Ма-а-а-а-а-ам!
Ворона вздрогнула и, быстро найдя взглядом дочь, пошла к ней на защиту.
- Медянка! Как ты смеешь нападать так жестоко на Небушко! - кошка встала рядом с Небушко и строго посмотрела на рыже-белую ученицу. Любая мать могла бы упрекнуть и собственное чадо, что то не может постоять за себя, но... Ворона не считала, что Небушко виновата. Она еще маленькая, естественно она не может постоять за себя!