- Нет, подожди, ещё рано, - прошептал он на ухо рядом идущей подруге, полуобняв её хвостом и закрывая кончиком глаза – так, чисто символически, благо кошка и сама не хотела портить себе сюрприз, ради которого рыжий смог отмазать её от патруля. Сам же полосатый считал, что работать в такой день – грех смертный. Нет, вы представьте: конец Зеленых листьев, жара около тридцати и при этом периодически появляющийся легкий прохладный ветерок, забирающийся под шерстку и охлаждающий кожу. А земля ещё даже до конца не прогрелась, на траве ещё осталось не немого росы от ночного тумана – достаточно, чтобы чувствовать себя в травах в спасительной прохладе, но недостаточно, чтобы намочить вдрызг всю шерсть. И все это Смех бы не познала, если бы все утро таскалась бы по патрулям. Нет, озерноглазый, конечно, уважал трудяг и их работу, да и сам старался не отлынивать, но не в такой же, право, день! А это местечко он нашел совсем недавно и решил, что сегодня именно это воительнице и нужно. Хотя, казалось бы, луга и луга кругом, что особенного именно в этом месте? Но если ты не жил всю жизнь на просторах пустоши, то ты и не поймешь никогда легкие отличия в оттенке трав, в их высоте и мягкости травинок, в их расположении. Это место было на легком склоне какой-то небольшой горки, все было покрыто невысокой – около локтя, совершенно не жесткой, но и мягко-шелковой – лишь приятно колющей кожу, словно легкий массаж.
- Смотри, - прошептал он и, подловивший, толкнул чернохвостую прямо в центр. Вскрик. Молчание. Он услышал её потрясенный вздох – конечно, у земли намного прохладнее, а солнце пригревает лишь ту сторону, которую ты хочешь согреть, причудливо светя сквозь травинки и отсвечивая солнечными зайчиками и касающихся зарослях. И Перепел решил было уже поведать о том, как наткнулся на это место, охотясь за очень жирным летний зайцем, но, как только он отрыл пасть для начал истории, Смех вдруг вскочила, схватила его за шерсть и утянула за собой, заставив рухнуть рядом, путаясь с ним лапами и весело хохоча. И рыжий ответил тем же тихим смехом, переваливаясь, утыкаясь носом ей куда-то в район шеи, водя хвостом по задним лапам, а затем резко откатываясь, сверкая призывно голубыми глазами, скалясь залихватски. Он наслаждался этим моментом близости и совершенно безделья, катаясь с ней по траве, урча и касаясь её, чувствуя полную идиллию и умиротворенность.
- Предлагаю ничего не делать до самого-самого вечера, пока солнце не утонет за горизонтом. А потом пойти на ночную охоту, что думаешь, а? И брат не придерется, - он имел в виду сейчас Дикозвезда, нынешнего предводителя, - и пользу племен принесем, и сами отдохнем денек, и даже сможем завтра поспать подольше, понежится на подстилках, сославшись на то, что мы всю ночь охотились. А можем встать ни свет ни заря и отправится в утренний патруль. Или придти ни свет ни заря... и все равно отправится в патруль. Как ты захочешь, так мы и сделаем, Смех, - смаковал её имя, лежа рядом на спине и глядя в желтые глаза напротив, лукаво сверкая своими озерными и хитро щурясь, как бы невзначай вновь дотрагиваясь до её спины рыже-полосатым хвостом.
И, казалось бы, ничего никогда не нарушит то, что было сейчас между ними. Никогда: ни сейчас, ни через пару лун, ни через четыре. Не будет ни Вихря, ни других кошек, ни пожара, ни слез, ни боли, ни шрамов, ни ран, ни ожогов, ни смертей. Только счастье. Огромное, яркое, всепоглощающее счастье. И они. И через десять лун. И через пятьдесят. И даже через сотню. И никогда эти желтые глаза не будут полны ужаса. И никогда эти голубо-зеленые не будут стеклянными от боли и отчаянья. Они всегда будут излучать только радость и чувства ими непонимаемые пока ещё. И так будет всегда. И секунда станет вечностью, отпечатавшись у Перепела в памяти на все жизнь ожогом от красного сургуча.