Огонек сидел на месте, не двигаясь и не отрывая своих желтых глаз от выхода, уже около получаса, лишь рыжий хвостик пушистого хвоста подергивался периодически, выдавая его нетерпение. Он ждал прихода одной кошки, о которой был наслышан от остальных воителей племени. Говорили бы, будто лучше её не злить. Говорили, будто бы в гневе она страшна. Но сам полукровка ещё ни разу не видел, как она злится. Он не мог убедиться в словах старших котов и из-за этого ужасно бесился. А когда котик просил их рассказать об этом поподробней, они лишь смеялись и качали головами, снисходительно смотря на бастарда. Они знали то, чего не знал он. Самолюбие терпело громадный урон. Он должен был увидеть все собственными глазами. Он обязан был это сделать, чего бы ему это не стоило, даже если уши у него после этого превратятся в красивую бахрому.

И вот, когда она вбежала в лагерь, Огонек быстро поднялся, боясь, что решимость вдруг его покинет. А черная, на его удивление, улеглась под солнечные лучи, подставляя теплу угольную шерстку. Полукровка пораженно вскинул брови. И это – гроза племени Теней, о которой, смеясь, рассказывали старшие воители? Конечно, вокруг ещё было достаточно прохладно, что, впрочем, обычно для Юных листьев. Но рыжий никак не мог представить, что эта особа придет в лагерь и рухнет на самое теплое местечко, урча и мурлыкая в такт резвящимся в небесах птицам. Впрочем, его задача лишь вывести её из себя, заставить орать и шипеть, убедится на собственной шкуре, как плохо кого-то злить. И, вспоминая настоящую ярость в глазах Когтишки, он был уверен, что сегодня сможет подняться ещё выше.

«Когда-нибудь тебе просто попытаются свернуть шею. Ничего, конечно, не выйдет, но не думаю, что это приятно».

В мгновение ока он оказался возле воительницы, удачно для себя загораживая своей массивной фигурой ей все солнечное тепло, которое начало ласкать уже огненную шерстку. И сын Орлицы не мог не согласиться, что это, впрочем, очень приятно, и что надо бы почаще просто валяться на поляне, пока Настурция не увидит и не начнет его гонять за лоботряство.

«Надо только сегодня выжить, если на тебя вдруг набросятся».

- Гадюка, - имя дали ей наверняка за характер, но желтоглазый пока не мог быть полностью уверен, -  как поживаешь, Гадюка? – он не знал пока ещё, что бы такого сказать, чтобы действительно довести её до белого коленья. Но, в зависимости от того, как она ответит коту, загородившему её все тепло и решившему просто невинно поздороваться, Огонек и будет бесить её, подкидывая все больше раздражающих факторов, пока змея не взорвется.

О Боги, прости, я совсем забыл о долге

Янтарные глаза почти мгновенно распахнулись, вперивая в него свой ещё пока не грозный взор. К огромному сожалению Огонька, просто закрыть от Гадюки солнце и не дать её нормально отдохнуть – этого ещё не достаточно, чтобы выбить её из колеи и заставить орать, брызжа слюной и выпучивая глазищи. Но ничего, он ещё добьется желаемого. Главное внимательно выслушиваться в её речь, стараться уловить нотки недовольства в каких-то словах. Понять, что ей действительно не нравится и надавить на это с такой силой, что предохранитель у черной сорвет к чертям. Но до такого состояния воительницы ещё как до луны пешком, надо выждать ещё чуть-чуть.

- Совершенно верно. Как и ты. Я сегодня весь день тренировался с наставницей и смог заполучить её одобрение и небольшой перерыв. А у тебя какая причина? Ты тоже тренировалась?  - и вроде бы такой невинный вопрос юного ученика, который считает, что учиться надо всю жизнь. Вот только плут таким не был. Это просто ещё одна попытка вывести её из себя. Он очень внимательно смотрел, как старшая поднимается с земли и усаживается ровно перед ним, смотря ему прямо в глаза. Любого другого такой взгляд смутил бы, заставил отвести взор и уткнуться им в свои лапы. Но только не Огонька. Не имея ни совести, ни стеснения (короче говоря, ничего лишнего), он со спокойным выражением принял на себя этот взгляд и так же легко выдержал. А Гадюка в свою очередь могла увидеть в самой глубине таких теплых желтых глаз адское пламя и чертенят, плясавших в них. И, учитывая легкую улыбочку, тронувшую его губы, выглядело это не очень дружелюбно. Впрочем, она тоже вряд ли отведет взгляд. Это же Гадюка. Она не была бы собой, если сейчас сдалась бы под напором какого-то оруженосца. Как и лисенок не был бы собой, если бы эта воительница сумела бы его смутить. Они друг друга стоили. Вот только кое-кто тут даже не подозревал об истинных целях другого. Ведь полукровка специально выделил последние свои слова, услышав в голосе старшей нотки укора. Может, лениться для неё было недопустимо, как и для Настурции? Тогда он выбрал верную во всех смыслах тактику. Если же нет – найдет и другой путь.

Хвост возмущенно взвился за спиной воительницы. Оруженосец быстро покосился на него, но и взгляд отвел столько моментально. Нельзя, чтобы она что-то заподозрила. Нельзя, чтобы она решила, что он пытается разозлить её специально. А уж врать ему удавалось превосходно. Акониту это, конечно, не нравилось. И Огонек врал, что больше не будет врать. Потом врал, что никогда не врал ему. Потом врал, что за последний месяц никому ещё ничего не наплел. Вообще-то, когда правду знаешь только ты, жить становилось проще. Не боишься, что тебя могут сдать. Не боишься, что тебя начнут упрекать в чем-то. Вот, допустим: разве если бы кто-нибудь знал о их происхождении, стали бы коты над ними насмехаться? Нет. Они были бы такими же, как и все вокруг. Их считали бы такими же.

«Но нет, Орлица же не смогла уберечь этот секрет. Бездарность».

Отбросив мысли о матери, он сосредоточился на Гадюке. Видимо, безделье было для неё больной темой.

«Она похожа на Настурцию, только Настурция более выдержана и лучше умеет скрывать эмоции за холодной мордой. Это хорошо».

- Правда? – он обернулся на кучу, стараясь быстро придумать что-то, что может её оскорбить. – Я что-то не видел, что ты сегодня принесла. Ничего не смогла поймать? Неудачный день? Понимаю, каждый может оплошать, - он лишь надеялся, что выбрал правильный путь и давит как-раз-таки на больное место. – Для воителя это, конечно, не очень хорошо, но, думаю, тебя простят, - и он улыбнулся, хотя в глазах не было и капли веселья.

«Твой ход».

Он надеялся, что Гадюка вновь выдаст себя, покажет, что оскорблена этими словами до глубины души. Или, может, этого вполне достаточно, чтобы она бросилась на него? Может, достаточно уже изображать из себя дурака? Или нет? Желтые круглые глаза смотрели на кошку внимательно, пристально, он не сводил пронзительного взгляда с черной шерсти своей оппонентки.

Огонек подавил разочарованный вздох, устраиваясь поудобнее. Он, конечно же, заметил, что Гадюка чуть расслабилась, успокаиваясь. Черный кончик хвоста за спиной медленно начал замедляться, переставая качаться, изображая маятник. Назревавшая было в глазах буря благосклонно отодвинулась на задний план. Да и сама воительница, хотя ложиться явно не собиралась, выглядела совсем не угрожающе. Хитрый прищур, но рыжий уловил в янтарных очах проблески насмешливой снисходительности, говорившей о том, что Огонек попал лапой в небо. Она, конечно же, считала его дураком, приставшим к уважаемой воительнице и решила спустить ему с лап небольшую дерзость.

«Значит, показушное праведное служение племени – не её фетиш. Чтож, никто не говорил, что все будет просто. Как бы Настурция вдруг не появилась и не испортило все дело».

Он почему-то упорно сравнивал двух кошек – Гадюку и наставницу, хотя все больше и больше понимал, что в них нет совершенно ничего общего. Голубоглазая умна, холодна, расчетлива и, безусловно, хитра. Она сильная, мощная кошка, очень ценная единица Теневого войска. И дело не только в крепости её лап и широченности плеч. Янтароглазая же – вспыльчивая, вздорная, прямолинейная и, по мнению полукровки, особа совершенно недостойная племени, которое привыкли уважать за скрытность и тайны. Хотя юноша допускал мысль, что она просто пока ещё не раскрыла себя.

Когда в голову пришла очередная небольшая идея, он вдруг добавил легкой снисходительной отстраненности во взгляд, тем не менее внимательно слушая собеседницу, но искусно желая вид, что полностью увлечен чем-то за её спиной. Сыграть на тщеславии? Ну почему бы и нет – все равно нечего терять. От Настурции он бы по затылку получил за одно только пренебрежительное отношение к своим охотничьи навыкам, а за такое откровенное неуважение уже был бы прижат к земле с прокусанным ухом. Хотя орали на него крайне редко – ярость её была такой же ледяной, как и глаза. Ярость Гадюки, судя по многочисленным рассказам, тоже. Яркая, огненная, живая. И пугала оруженосца куда меньше льда другой черной особы.

- А сколько ты сам наловил? – он прекрасно услышал вопрос, но продолжил смотреть куда-то над головой кошки, не переставая играть задумчивость. Выдержав несколько секунд молчания, он «очнулся от раздумий» и, уставившись на собеседницу, удивленно поморгал, будто только вспомнил, что она ещё тут.

- Я... да, - как бы попытался сказать наугад, надеясь, что вопрос был простой с ответом «да» или «нет», - точнее, нет. То есть... Прости, что? –нахмурился, все ещё отрешенно глядя на черный нос. – Эм... Ты... ты что-то сказала? Можешь... повторить вопрос? Это же был вопрос? Я, если честно, слегка прослушал, – в голове мелькнула мысль, что можно было сделать вид, что он, якобы, безуспешно пытается сыграть заинтересованность, но на самом деле ему глубоко плевать на все сказанное, но решил, что играть неумелую игру, что, безусловно, было очень сложно и являлось уровнем высшего пилотажа, слишком для такого простого задания. Гадюка просто недостойна таких трудов. Вариант, что он бы попусту не сумел изобразить такие сложные эмоции (ему бы пришлось с успехом сделать вид, что ему все равно, а потом прикрыть это неумело отыгранной заинтересованностью, но при этом ещё и не выдать собственных чувств, которые надо хорошо скрыть), самовлюбленным созданием даже не рассматривался.