Сегодня с утра Деревце опять убежал, оставив Пташку одного. Рыжий малыш хотел было рвануть за активным братцем, но взгляд наткнулся на отдыхающую в палатке мать. Конечно, она никогда особо не ущемляла своих младших сыновей, разрешая им гулять там, где им вздумается, но материнское сердце все равно хотело бы, чтобы оба её комочка сидели послушно у её лап. Она боялась за них, старалась защитить, хотела бы, чтобы они всегда были в её поле зрения, но при этом подавляла это желание, ведь ссорится со своими чадами не хотелось ещё больше. И если брат либо не замечал этого, либо просто притворялся, что не замечает, то сероглазый не мог ничего с собой поделать. Пока он был лишь котенком, несмотря на то, что недавно ему исполнилось уже шесть лун – Шелест Звезд пока почему-то не устраивал церемонии – и обязан был слушаться мать во всем.

«Вот стану оруженосцем и буду делать, что только захочу. И говорить тоже».

А пока ему оставалось лишь, тихонько вздохнув, направится в сторону родительницы, бросив напоследок недовольный взгляд в сторону улепётывающего Деревца. Шершавый язык, прошедшийся по его макушке, и нежное урчание было ему наградой. А затем королева вновь откинулась на подстилку, а малыш устроился за её спиной, чтобы солнце не слепило ему глаза и не манило своим круглым диском. Его считали малообщительным котенком, а он лишь старался радовать своих родных, которых у него, по непонятной причине, было не так-то уж и много. Однажды он уже интересовался, почему это у них нет кота, который приходит и играет с ними, приносит еду, иногда выводит погулять втайне от матери, но на него лишь печально посмотрели, поправили встопорщенную шерсти и заверили, что все это будет делать Дикобраз. Но Дикобраз был их братом, а котята называли таких вот гостей папами.

- Доброе утро, - малыш вздрогнул и удивленно поднял голову, оборачиваясь на голос. По видимому, он так глубоко ушел в свое разочарование и мысли, что не услышал, как посетитель вошел, и не почувствовал даже запаха полевки. Старший брат аккуратно положил тушку перед их родительницей и что-то начал говорить ей, пока рыжий комочек смешно обегал её с другой стороны. Его задние лапы были длиннее фронтальных, и зад иногда подпрыгивал при беге, а при ходьбе создавалось странное ощущение, будто он поднимается на цыпочках. Он пока ещё не решил эту проблему и стоически терпел насмешки других котят.

- Дикобраз! – малец радостно заулыбался, поднимаясь на длинные каудальные конечности и упираясь передними ему в плечо, вытягивая шею и отвечая ему тем же заговорщическим шепотом на ухо:

- А Деревце опять убежал, - он помолчал секунду, обдумывая последствия, - только не говори ему, что это я тебе сказал, а то он опять решит, что я ябедничал, - уголки губ котенка разочарованно опустились, а сам он продолжал стоять, оперевшись о плечо старшего. Они с братом были довольно близки, несмотря на расхождения в характерах, но полосатый совершенно не терпел, когда рыжий малыш что-то говорил о его походах матери или Дикобразу. Дер утверждал, что Пташка так ябедничает, а сам Пташка в растерянности смотрел на него, не понимая где кончается грань между «ябедничеством» и простыми новостями, которыми стоит поделиться с родными.

Но после предложения зеленоглазого непонятного цвета очи мальца радостно засверкали. Он в возбуждении слегка выпустил коготки, запуская их в бурую шерсть, стараясь не поцарапать, хотя восторг от такого события заставлял его на секунду забыть о том, что он может причинить небольшую, но все же боль такими действиями.

- О, да-да, идем! Прямо сейчас? Да? Да-да-да? Пошли, да? Уже идем? – он не мог сдержать эмоций и, оттолкнувшись от плеча старшего брата, опустился на все четыре лапы, а затем чуть отбежал и остановился напротив выхода, нетерпеливо топчась на месте. – Ты идешь? Мы же сейчас идем?

- Ни слова, - пока он этого не понимает, но, наверное, именно за эту готовность сохранить секрет, не предать он Дикобраза и любит. Сейчас же он чувствует, помимо, конечно же, радостного возбуждения от предстоящей прогулки по территориям, лишь урчащую благодарность, теплом расползающуюся по его груди. Но в будущем, когда он уже станет взрослым воителем (или ещё не очень взрослым), он сможет понять, почему наедине со старшим братом он может расслабиться, не следить за каждым словом и верить, что все, что было сказано между ними, останется там. В этом плане с ним они полностью солидарны: предательство – худшее преступление, которое только может совершить любой кот.

Но пока он столь мал, ему оставалось лишь скакать у входа, не зная, как выразить переполняющее чувство благодарности и радости. В голосе воителя слышался добродушный смех, он обернулся на секунду к матери (Пташка поспешил сделать тоже самое и в благодарность получил легкую улыбку, полную любви, да благословляющий кивок), а затем уже направился в сторону выхода. Рыжик поспешил выскочить первым и, оказавшись на солнце, быстро зажмурился, чувствуя, как лучи пробиваются даже сквозь веки красноватым почему-то светом. Сзади послышалось какое-то кряхтение и шорохи, поэтому малыш поспешил отскочить и как раз вовремя – на поляну выполз брат и чуть прикрыл глаза, видимо ожидая такого поворота событий. Он на мгновение обернулся к младшему, узкие зрачки потихоньку восстанавливали нормальный размер, на морде появилась зазывающая улыбка. И они вдвоем легонько побежали в сторону равнин. Вот только у самого прохода Дикобраз вдруг остановился, жестом пропуская сероглазого вперед и давая ему свободу действий, интересуясь параллельно направлением движения.

- На равнины... – он задумчиво прищурился. - Или - нет-нет! – к кроличьим норам, - он быстро покосился на полосатого, - ты научишь меня охотиться на кроликов? Ведь Шелест Звезд скоро должен меня посвятить, – и вдруг он замер, словно громом пораженный. – А лучше на поляну клевера. Нам о нем рассказывал какой-то молодой воитель, - он задумчиво поднял голову к небесам, - я забыл его имя, - он попытался представить его перед собой, но вышло не очень хорошо, - такой большой и рыжий, - Пташка не был крупным котенком, он вытянется чуть попозже, поэтому для него пока все были «большими», так что описание, честно сказать, так себе будет, но на большее он был не способен. – Или ты уже придумал, куда хочешь отвести меня, а сейчас просто проверяешь? – глаза, оттеняя траву и листву, хитро блеснули светло-зеленым светом, почти таким же, какой был у Дикобраза. И вот сейчас, смотря на этого мальца, так возбужденного прогулкой по лесу, кто бы мог подумать, как он распаясается через какую-то луну-вторую, вылетев из материнского гнезда и получив в наставники мягкотелого старика? Впрочем, если бы он так не хотел почувствовать свободу и ветер в шерсти, если бы он не привязывался к ощущению свежего воздуха в легких, то тот пожилой воитель стал бы отличным учителем для любопытного котенка. Вот только в нем почти сразу, как шелест Звезд объявит его новое имя, проснется огромное, всепоглощающее свободолюбие, из которого и вытекут все те проблемы, которых он не оберется в будущем.

Но не сейчас. Сейчас он лишь с хитрым нетерпением ожидал ответа брата, развернувшись к нему мордой. Сейчас он бил себя хвостом в нетерпении, в преддверии чего-то необычного, в желании разгадать этот небольшой квест, подкинутый ему зеленоглазым родственником.

«А два кота – это группа? Или мы не будем сегодня охотиться на кроликов?»

Он выжидательно смотрел на полосатого брата, который с удивлением в глазах и улыбкой на морде отвечал котенку. Гордо вздернув подбородок, он важно кивнул, мол, «да, все так и было, я читаю твои мысли». А затем рыжий проследил за направлением длинного хвоста, поворачивая голову и вглядываясь в даль, сужая очи, словно пытался уже отсюда увидеть далекую поляну клевера. Конечно же, ничего он не увидел, поэтому ему не оставалось ничего, кроме того как поскакать догонять Дикобраза, который уже обогнал его, шествуя впереди и, словно флагман, чертя невидимый маршрут для юного члена племени, сейчас восхищенно взиравшего на него снизу вверх. Старший всегда был для него авторитетом, так как отца он никогда и не знал, и, забегая вперед, могу сказать, что навсегда и останется. И, даже несмотря на свое иногда просто до ужаса вопиющие поведение, в этом зеленоглазом воителе он будет видеть свой собственный маяк, указывающий в каком направлении надо плыть сквозь море вереска.

Пока они шли, он многое рассказал про ушастых созданий и про то, как их можно удачно словить. Пташка слушал внимательно, не перебивая и буквально смотря ему в пасть. Котик жаждал знаний, жаждал найти свой способ выплеска энергии. И учеба – отличный способ. Есть ещё грубая сила или коварство какое-нибудь, придумывание гениальных планов. Но в первом он пока был совершенно не силен (вот вырастет – длинные и очень сильные задние лапы будут грозным оружием), а все его «планы» были, конечно, действительно гениальными, но проваливались ещё на стадии «подготовка к выступлению», оставляя остальным только совершенно спонтанную импровизацию, на которую способны были далеко не многие.

Когда брат внезапно в самом конце пути припал к земле, Пташка посмотрел на него как на идиота. Неужто остальную часть дороги он собрался передвигаться таким вот способом? Но, прежде чем малец успел спросить, где старший умудрился удариться головой, Дикобраз заговорил первым и объяснил свое странное поведение. Затем прыгнул вперед, мягко приземлившись на какого-то черного жучка (больше всего сероглазого удивило то, что насекомое осталось цело-здорово) и, обернувшись, с улыбкой предложил младшему опробоваться в качестве охотника. Грех отказываться от такого предложения.

Полосатый попытался повторить маневр воителя, но, как только он прижался к земле, почувствовал какое-то неприятное напряжение в задних лапах, словно кости пытались вывернуть в другую сторону. Не очень сильно, но, все же, нельзя назвать такие ощущения одними из божественных.

- Это... – он запыхтел, - неудобно, - пока ещё он не стал предметом насмешек со стороны из-за своих излишне длинных конечностей, поднимающих хвост выше плеч, ведь котята – существа пока ещё добродушные, незакомплексованные, не поддавшиеся ещё предрассудкам взрослых и готовые дружить со всеми. Но оруженосцы, особенно старшие, куда более жестокие создания. И эта длинна будет доставлять ему неприятности не только на тренировках, но и в лагере, пока он не научится всегда держать их в полуприсиде, когда будет стоять спокойно. Но, в любом случае, из-за этого ему стоит немного подкорректировать стойку под особенности строения своего организма.

Он тихонько пополз вперед и почувствовал, как с каждым шагом становится легче, а задние лапы отставляются все дальше, вытягиваясь и образуя странный угол наклона. Сероглазый нахмурился, напружинил их, как это делал Дикобраз и прыгнул вперед. Неудачно, правда. Такое положение лап давало ему ускорение вперед, а не вверх. Это была отличная поза для старта, но не для скачка. Рыжий ударился о землю неподалеку и пушистым клубком покатился по инерции дальше, смеясь то ли истерично, то ли действительно веселясь.

С четверть минуты он еще катился кубарем, ударяясь то головой, то лапой. Но не чувствовал боли, продолжая весело смеяться, пока бешеные вращения не начали сбивать свой ход. Мир перед глазами крутился все медленнее и медленнее, пока, наконец, крестец Пташки последний раз ни ударился о землю, вконец останавливая движение. Котенок лежал на спине, согнув поднятые кверху лапы, и смотрел на голубые небеса, которые плыли перед очами. Голова кружилась, немного побаливая то ли от ударов, то ли оттого, что вестибулярный аппарат кота пришел в ужас  от таких многократных изменений и теперь с трудом понимал, где верх, а где – низ. Поэтому он продолжал лежать спиной на траве, видя, как разноцветные картинки сменяют одна другую, слыша голос брата, звавшего его, словно через толщу воды. Но этот звук заставил его с глухим «ух» перекатить на бок, а затем, ещё побыв немного в таком состоянии, медленно поднять на лапы, качаясь. С задними лапами была особая проблема: как он их не подтягивал, они все равно не хотели становиться в нужное положение. Постоянно разъезжались и попусту не могли ровно встать. Поэтому через минуту мучений он просто плюхнулся на хвост, вытянув конечности вперед и поджидая брата в такой странной позе. По крайней мере, из неё было очень трудно упасть.

Дикобраз уже вскоре оказался рядом, ухмыляясь и оценивая по достоинству его совершенно провальный прыжок. Его положительное мнение резко подняло расстроенному малышу настроение. Он вскинул ушки вверх и продолжил слушать брата с двойным вниманием и обожанием.

«Может, он станет моим наставником?»

Конечно, он уже спрашивал об этом у матери, но та говорила, что никогда предводитель не поставит на обучение родственника. Это очень расстраивало маленького Пташку, но он все равно грел в душе надежду на такой исход. Порой он подолгу рассматривал Шелеста Звезд , раздумывая над тем, какие мысли витают в голове у этого кота. Порой даже ловил его взгляд, но он почему быстро отводил его – видимо, маленький котенок был ему не интересен. Но для сероглазого не было важно – видит предводитель его заинтересованность или нет.

- Правда? А если наставник будет учить меня совершенно другому? Кого мне слушаться? Тебя или наставника? – ох, знал бы он, что, когда встанет перед ним такой вопрос, он выберет третий вариант: никого. Впрочем, о его существовании он пока и не догадывался, ведь поведение Деревце для него пока было неправильным. В морду он более сильному брату этого, естественно, не говорил. Не то, чтобы он его боялся, но да, дорогу старался не перебегать, ведя себя по максимуму прилично  и пытаясь не досаждать старшим. Но, видимо, переходный возраст был и у котов. И совсем скоро поведение Пташки, которому достанется слишком уж мягкотелый наставник, кардинально изменится.

- Ну-ка, погляди по сторонам. Мы на месте! – малыш с готовностью покрутил головой, замечая. Что вокруг них теперь не жесткая и чуть суховатая трава пустошей, а бело-розовое, мягкое поле клевера. Заметив, как даже взрослый и серьезный брат с удовольствием повалился на бок, катаясь в цветах, вдыхая прелый запах, рыжий радостно засмеялся и принялся скакать вокруг, хватая ртом цветочки и чувствуя на самом кончике сладковатый привкус нектара.

- Дикобраз! Дикобраз, они сладкие! Почему они сладкие? – он с удовольствием откусил маленький цветочек и принялся его жевать. Первую секунду на языке была лишь вкусная «начинка», но потом, постепенно, его заменил горький сок лепестков. Скривившись, малыш с возмущенным мявом выплюнул гадкое растения и в паника принялся тереть лапами язык. Стараясь смыть не вкусную жидкость.

- Горько! – пожаловался он старшему, с обидой глядя на хитрющий клевер. – Почему они сначала сладкие, а потом такие горькие?