Он никогда не видел у Зимушки таких глаз. Огонек даже не мог описать их. Так смотрят на умирающих. Или смертельно раненых. Словно уже знают их ужасную судьбу, что до следующего рассвета они уже вряд ли протянут, но, тем не менее, шепчут известное «все будет хорошо». Конечно, сам оруженосец до такого пока не мог додуматься, но на уровне инстинктов чувствовал что-то в этом роде. Чувствовал, что мать собирается рассказать им что-то безумно важное, что-то такое, что перевернет их жизнь с лап на голову. Что-то удивительное. И ужасное в то же время. Это «что-то» должно было не просто «перевернуть жизнь», оно должно было её разрушить, сломать, словно песочный замок, сдуть, словно карточный домик. И она явно не хотела этого делать, не нужно было быть гением, чтобы понять, что вся эта затея с «тайное должно стать явной» - не её идея. Это была чья-то просьба или чей-то приказ. Зимушка несколько раз чуть приоткрывала рот, не смея начать, не зная что надо говорить в таких случаях. Рыжий уже хотел было подтолкнуть её, напомнить о своем присутствии нерешительным «мам», но она уже начала. И этот момент стал ещё более неуютным, если такое, конечно же, ещё было возможно.
Сердце екнуло, а затем зашлось от страха, когда он почувствовал, как Вьюнок рядом зарывается носом в его шерсть, ища поддержки, не желая, чтобы кто-нибудь видел её слезы, чтобы никто не слышал тихого всхлипа в густую рыжую шерстку. Но Огонек сидел слишком близко, он не мог пропустить мимо ушей этот тихий вздох, не мог не почувствовать, что глаза у неё уже на мокром месте. Сестра всегда была чувствительной, несмотря на то, что каждый раз старалась держаться, видимо считая, что слезы уронят её в глазах братьев. Аконит среди этой компании был, наверное, самым серьезным, но вспомните, как он вечно старается быть в центре событий, его «один раз живем», и поймете, какой ужас собой представляет второй брат. Но ни один из них никогда и ни за что не обидит сестру, оба слишком любили её. Но она, не обращая внимания на это качество и ту теплоту, что всегда витала в желтых глазах, продолжала делать вид, что ей не больно. И тут юного полукровку осенило, жуткая мысль вдруг затесалась у него в мозгу.
Великое Звездное племя, что же такое могло произойти, что Вьюнок почти не скрывает слезы? Что такого могло случиться, раз уж она решила плюнуть на все свое достоинство?
Голос у Зимушки дрожал, она старательно пыталась совладать с дребезжащими интонациями, а когда у неё это наконец-то получилась, голос её стал увереннее, она заговорила спокойнее. Белая кошка словно уже решилась прыгнуть в холодную воду, решила сделать все быстро, чтобы не мучить себя мрачными ожиданиями. Но слова не соответствовали эмоциями, голубоглазая все оттягивала момент правды, как будто от этого будет легче.
Она прощается с нами. Великие предки, она прощается.
Ещё одна шальная мысль, последнее распространенное предложение, которое появится у него в мозгу за ближайшие несколько минут. Остальные будут состоять лишь из кратких фраз вроде: «но», «как» и «почему». И, конечно же, из имен. Имени той, кого он считает матерью и той, кто ей никогда не станет. Матерь их заговорила голом печальным и чуть мечтательным, словно она опять возвращалась в те деньки, когда над ней ещё не нависла грозной тучей правда и ложь, свет и тьма. И чем больше он слушал, тем больше холодело его сердце. Он не верил. Просто не мог поверить, что кошка, которая сейчас сидит перед ним, та, которую он называл матерью много лун, которая помогала ему, научила ходить, смеялась его успехам, зализывала его бесчисленные ранки. У бока которой он засыпал каждый день, счастливо прижимаясь к нему и чувствуя, что это то, ради чего он живет – ради семьи. Что она не его мать. Она не вынашивала его где-то под сердцем, не рожала его, не вылизывала его сразу после рождения, не слышала его первого вздоха. Он закрыл глаза. И перед ними всплыло другое имя.
Орлица.
Он зажмурился, силясь понять что он чувствует.
Орлица. Орлица. Орлица...
Ничего. Он распахнул глаза, осознавая, что ничего не чувствует. Но он должен был. Это его мать. А ему только что сказали, что она мертва. Умерла, рожая его. И... все равно ничего. Ни горечи утраты, ни сожаления о её поступке, ни злости на Зимушку. Это имя было для него пустым звуком, ударом капли о лист, глухим стуком камня о стены в пустом помещении. И ничего больше. Разве что Орлица – это что-то более резкое, что-то более свободное, ветряное и жестокое. Что-то далекое, как орлы в небесах, что-то острое, как их когти. А Зимушка. Зимушка - это что-то более родное, теплое и пушистое. Теплый снег. Представьте себе теплый снег. Эти миллиарды снежинок, огромные сугробы кристалликов льда. Но не того колючего и холодного, к которому мы привыкли. А того, в который если прыгнешь, то не отморозишь лапы. В котором можно вечно играться, не заботясь о холоде. Не заботясь ни о чем, кроме игры и счастья. Возможно, он почувствует что-то чуть позже, когда до него дойдет осознание того, что он – полукровка, бастард. Нежеланный ребенок. Не принадлежащий всецело к одному племени. И тогда придет злость. Злость на ту, настоящую мать, которая, не заботясь о будущем своих детей, крутила роман с чужаком. На отца, который поддался этим чарам, не устояв, не выполнив своего долга перед племенем. Да даже на сами звезды, сведшие их вместе. На кого угодно, но только не на эту голубоглазую кошку. Та любовь, что всегда теплилась в его душе, никуда она не делась. Она не может испарить по щелчку пальцев, по мановению руки. К ней примешается горечь, но не утраты. Горечь от того, что Зимушка не доверилась им раньше, решила, что они ещё слишком малы для правды.
Зимушка-Зимушка-Зимушка...
Он вздохнул, сфокусировавшись на говорившей. Что-то в её истории не складывалось, он пытался ухватить это за хвост, но оно каждый раз ускользало от него. Вновь и вновь он бросался вдогонку за этой мыслью, но она, дразня его, убегала прочь, насмехаясь над невежей – оруженосцем. Виляла, давала приблизиться совсем близко, даже зацепится за неё один раз. Но каждый раз неизменно возвращалась на прежнюю позицию – далеко впереди него. Он раздраженно скалил зубы от отчаяния. Он видел эту цель впереди, но добраться до неё не мог. Онвыбивался из сил, гоняясь за ней, а когда он уже почти поймал её, его отвлекло то, чего мать, собственно, и боялась. Рыжий не смог остановить это, погрузившись в свои мысли. А Вьюнок, его милая сестрица, оторвавшись от его плеча, выскочила вперед, обвиняя белоснежную кошку во всех смертных грехах. Сердце упало. Он понимал злость сестры, но не признавал её, считая, что эта кошка – последняя, кто виноват в этой истории. Она просто оказалась не в том месте не в то время. И у неё просто было достаточно благородства, чтобы не бросить их умирать.
- Вьюнок... – он кинулся за ней следом, желая остановить, но замер на месте. То, что он так долго не мог поймать, оно наконец-то далось ему в лапы. И он, бросив преследование сестры, обернулся к воительнице.
- Ма... – он запнулся, как и младшая, смутившись, - Зим... – но называть эту кошку по имени? Он не в силах. – Предки, можно я буду называть тебя мамой, ладно? Отлично. – Он не стал дожидаться ответа, так ему натерпелось задать свой вопрос, чтобы он опять не ускользнул от него подобно рыбе и не нырнул в омут памяти, оставив его ни с чем.
- Итак, мам. А что Орлица забыла на территориях племени Ветра? Будь я беременной кошкой, я бы не потащился через весь лес на пустоши, чтобы родить там, а потом ещё и возвращаться обратно с выводком новорожденных котят. – Он попытался превратить все в шутку, но улыбка получилась какой-то натянутой, он улыбался через силу.
Отредактировано Огонек (2015-12-21 19:55:04)
