- Цапелька, я люблю тебя так сильно, как никого больше, – зашептал Мята в ухо возлюбленной.
Удивительной синевы глаза вспыхнули, белоснежная кошечка подалась ближе и с нежностью ответила, касаясь своими пушистыми усами щёк воителя: - Я тебя тоже люблю, Мята.
Но внезапно воитель почувствовал, что тёплое дыхание, отдающее луговой мятой, отдаляется.
- Что такое? – Цапелька стала едва видимой, как туман или дымка.
- Ш-ш-ш, - отозвалась белоснежная, и её задумчивые глаза, сияющие до того, как две звезды, стали блёкнуть.
– Что такое? – заволновался исполин, беспомощно мечась в поисках возлюбленной. Цапелька исчезла, оставив Мяту одного.
Подстилка показалась холодной и неуютной. Полосач вытянул шею, заслышав далёкие шаги, а потом вновь лёг, тщетно пытаясь ухватиться за те жалкие остатки сна. Кто знает, быть может, если бы не шум, он бы смог в своём сне осуществить свою мечту – стать отцом котят Цапельки, быть счастливым? «О, небеса, неужели мне так много нужно?» - сокрушённо подумал Мята, вытягивая лапы и откидываясь на мягкий мох.
Он уже начал ощущать качку волн, – сон вот-вот бы да захватил его в свои мягкие объятия – как неожиданно почувствовал боль, да такую сильную, словно вспышку. Зашипев от неожиданности, буро-белый подскочил в моховом гнёздышке, во все глаза глядя на Дымохвоста – день назад посвящённого воителя.
- Тебя не учили, что нужно глядеть себе под лапы, а не носом в потолок? – возмутился Мята, поджимая отдавленный хвост. Окинув новоиспечённого воина недовольным взглядом, он с невидимой в темноте ухмылкой выдал: - Мда, всё с тобой ясно. А куда это ты укладываешься? Новичкам во-о-он туда, - мотком головы указав в самый дальний, в самый холодный угол палатки, хмыкнул полосач. – Это место занято, не видишь, что ли? – и Мята, озлобленный на всех и вся – на Дымохвоста, на сон, на Цапельку - раскинул лапы, оказываясь на двух подстилках одновременно.