Сонный Погремушка лежал на маминой шее, расслабленно дыша, свернувшись полосатым клубком, и каким-то образом удерживался на месте, хотя должен был уже скатиться обратно. Он залез сюда после молока, а после молока котенку только и хочется, что спать, поэтому толком он не помнил, отчего лежит не на привычном мху, а на каком-то другом месте. Пусть и то, что это - мама, он понимал. Мамин аромат он быстро выучил.
И тут ему определенно нравилось больше, чем внизу. Полосатый чувствовал, что сейчас оказался выше, чем был. Не так высоко, как когда его нес Большой Кот (ведь Погремушка не знал его имени), зато голова не кружится.
Отойдя от дремы, малыш выпрямился, цепляясь и ползя вправо, дальше, и, когда дополз до маминого уха, вытянул шейку, крутя головой, будто действительно все видит.
Слух его еще был слабоват, но чье-то надоедливое мяуканье он расслышал. Так вот, если множество незнакомых запахов стало вещью привычной, то к такой пытке малыш еще не был готов.
Конечно, он тоже замяукал.
Но незнакомая кошечка звала маму, а Погремушка призывал кошечку успокоиться. Вот когда он научится говорить - таким настырным не будет.
Спать иди, голосистая.

Жаворонок всея детской утих. Котенок еще помяукал немного, на всякий случай, и замер, вслушиваясь, прижав подбородок к скуле мамы. Опять провалиться в сон ему уже вовсе не хотелось. Тогда будем пререкаться с другой жительницей палатки. Ей скучно, скучно ему. Можно так вот скоротать время. Пусть он и не осознает до конца, о чем она говорит: учиться понимать кошек следует начинать пораньше.
Голос Той-Шумной раздался вновь, но теперь он был менее раздражающим, точнее, не раздражающим совсем.
- С добрым утром.
Кроха не заговорил бы, даже если бы ему очень захотелось. Поэтому он неумело поприветствовал её так, слегка наклонив голову:
- Мяу.
- А ты что же, совсем говорить не можешь? Как же ты вообще живешь, не говоря, это какой же обузой ты должен быть?
《Ты о чем?》, читалось по мордашке котенка.
Уж что Погремушка знал, так это то, что он - маленький. И потому к нему нельзя таким странным тоном обращаться. Он же не поймет, и ждать от него чего-то невозможно. А тут кто-то... Пф-ф!
Вернее:
- Мя.
Сосунок принялся цапать мамино ухо, игнорируя Шумную.
Но кошечка не сдавалась:
- А может попробуешь, а? Сколько тебе уже лу...дней? <...>
С глухим шипением малыш сполз обратно к брату. Обидели! Не может он отвечать, и все тут! Даже не видит, кто говорит, хотя на слух определяет, где незнакомка стоит. Впрочем, глаза его уже не так плотно сжаты, как были при рождении?..
Хотя бы посмотрит на ту, что к нему обращается.
Котенок подобрался и сосредоточился. Веки не размыкались, но на мгновение, одним глазом, он увидел странный проблеск.

Кошечка тут же замолчала, когда Погремушка сполз обратно. Может, обиделась? Или решила, что её собеседник пропал? За мамой его, кажется, не видно. Кошечка вроде меньше взрослых, а что-то Погремушке подсказывало, что тела у них непрозрачные, и если лежать за кем-то - тебя не будут замечать. По крайней мере, такие маленькие (вот как сам Погремушка). Хотя может выдать запах...
Хорошо, что дышать ему дали почти сразу, как родился.
Котенок нажал лапами в мамин живот, прекратив свои попытки открыть глаза, но мигом передумал. Лапы, которыми он и нажимает... как выглядят лапы? Что-то круглое и мягкое. Если бы еще взглянуть на них... Да и веки сами стали податливыми, просто напрашиваются, чтобы их разлепили. Нельзя же бросать дело на полпути.
Малыш отполз немного, задев брата, и, подобравшись, напрягся вновь. Почти... почти... Котенок приоткрыл левый глаз. В тот же момент ощутил, что его кто-то ткнул, отчего малыш качнулся и даже лег на спину. Впрочем, последнее Погремушка сам сделал.
Мяукнув, принюхался.
Ага, Шумная сюда пришла.
Кроха повернул голову к этой особе, не переворачиваясь. Он пока ничего толком разглядеть не мог: все было, как в тумане, и дальше веки не открывались, будто их намазали смолой. А казалось, что глаз малыш просто щурит.
На темном фоне маячило странное белое пятно... Как только оно приняло некие очертания, Погремушка зашипел. Буйные котята всегда шипят, когда встречают что-то неизвестное.

Отредактировано Погремушка (2015-12-23 20:10:30)

Белый силуэт шевелился, но кроха видел это так, как бывает, когда касаются глади воды, и всё, что в ней отражается, подергивается лёгкой рябью. Погремушка вновь зашипел, лёг на живот, распушив хвост и слегка опираясь на лапки. Они были ещё слабыми и разъезжались на поверхности мха, но для первых попыток встать эти были вполне успешными. И вдобавок напоминали боевую стойку, пусть в самом плохом и неуклюжем её исполнении. У него будет время, научится.
- Давай, всё ты сможешь! - подбадривала серенького кошечка, пока глаз малыша никак не открывался. Голос её чем-то напомнил мамин, и Погремушка расслабился, пристальнее вглядываясь в размытую фигуру незнакомки. Справа он ощутил какое-то движение, и понял, что это потягивается во сне его родительница. Котенок чувствовал, когда она спит. Даже чувствовал, когда спит Случай.
Вспомнив о любимом молоке, полосатик заторопился к матери, но остановился, повернув голову к Шумной.
Соседка по палатке опять стала что-то говорить.
- Тебе понравится, ты знаешь, когда я открыла глаза, я была намно-ого больше тебя. Ну... Мне так кажется, но я не могу быть уверенной, я же не видела себя со стороны, да? О дивный новый мир! - чирикала она без умолку, не боясь, что может разбудить королев. Например, ту, рядом с которой сидела.
Когда трехцветная замолчала и посмотрела на котенка, то наткнулась на его любопытный взгляд. Радужка была серовато-голубой.
- Мр-р.
Левый глаз Погремушка смог распахнуть почти полностью, и дело оставалось за малым - тоже самое провернуть с другим оком.

《Так вот, как вы все выглядите?》

Хвойный лес<——

Пусть она и оказалась слегка омрачена, это была первая прогулка Погремушки вне леса. Ему там понравилось: мир снаружи казался безграничным (или являлся таким в самом деле?), опасным — но вполне покоряемым, ведь Неясыть держалась в нем уверенно, ничего не боясь, а значит и он, маленький котёнок, однажды исходит этот «безграничный» лес вдоль и поперек, прознаёт о каждом болоте и каждой кочке. В конце концов, где какая палатка он помнит, как и имена многих соплеменников, если не всех. Погремушка даже имя мамы знал, хоть никогда его не произносил — непривычно. Изумрудная — это какая-то чужая кошка, а мама — это мама.
«Зимушка, Неясыть, Шторм,» — начал мысленно перечислять котёнок, едва поморщившись, когда вспомнил про Огонька. — «Коготь, Стрелолист, Белокрылая, Мордогрюм...» — с каждым третьим шагом котёнок старался вспомнить новое имя, и если этого не получалось, он слегка замирал, хмурившись, стараясь припомнить, каков был запах нужного воителя, воительницы, старейшины или оруженосца. Уж тех, кто занимал важные роли в иерархии племени, кроха знал.
У входа в детскую Погремушку встретил Случай, окинувший братца любопытным, настороженным взглядом и тут же отвернувшийся. Первенец Изумрудной хотел было что-то сказать, похвалиться, как братья услышали тихий, будто бы произнесённый в шоке материнский возглас, и юркнули внутрь, застав такую картину: Изумрудная, непонимающе, испуганно глядящая на чёрного кота (Погремушка знал, что имя коту Змей, и знал — кот этот сам глашатай).
Тот зло шептал:
— <...>слышишь, никогда не прикасайся ко мне. Ты мне противна, — Случай бы оставил взрослых наедине с их разборками, а Погремушку уже затрясло, молчать было выше его сил. Даже если бы все ещё молчал до этого, сейчас он подал бы голос тоже..
— Прочь! — легче котёнку давались слова с глухими согласными, а «р» он почти рычал, хотя, скорее, от злости. — Мама не противная! Оставь её!