Биение сердце учащалось с каждым шагом, окружающий мир вокруг казался лишь картинкой, размазанной по белоснежно чистому холсту. Не оборачиваясь назад, не замедляясь, не останавливаясь ни на минуту, травница стремилась туда, где нет ничего и никого, что могло бы разбить все надежды вмиг, растворить их в бездонной трясине реальности. Больше не плакать – идти за собственной тенью, ощущая свежий, весенний ветер, развивающий короткий, но довольно растрепанный мех на бегу. Теперь не время чувствовать томительность одиночества, угрызения совести, расставания длиной в жизнь, приносящие только боль и ничто иное. Такие раны не затягиваются... Никогда их не излечить, даже если очень постараться... Но будто не желая верить тому, что жесток настолько мир, что нет на земле утешения, одержимая идеей найти тихий уголок Дуновение продолжала ход, на удивление не оступаясь и не падая, как было раньше. Сероглазка не опускала взгляд под лапы: узкие, как щели, зрачки были направлены вперёд, точно видели цель, которой, на самом деле, не добиться.  С легкостью принимала нагрузку кошка, либо же просто не хотела чувствовать ничего, кроме силы. Той силы, которая появляется со вторым дыханием и с не с первой попытки. Издали, наверное, её фигура смотрелась жалкой – истощенная бессоными ночами, проведёнными исключительно  ради раненных или сильно больных, она выглядела далеко не привлекательно, истеряла былую живость глаз и неуязвимость торса – однако, внутри себя целительница ощущала себя орлицей, наконец-то расправившей крылья.
Прожив достаточный промежуток времени с ветровыми, Дуновение стала восхищаться их просторами, хотела так же, как они, быть свободными, бежать без препядствий, видеть вдали, как из-за пушистых верхушек леса поднимается солнце, ослепляя первыми лучами и лаская своим теплом.
Изредка врачевательнице приходилось перепрыгивать корни деревьей, чтобы прорваться вперёд, но переходить на шаг ей не хотелось. В подобной рысце она чувствовала отчетливые ноты свободы – в ушах свистел попутный ветер, заглушая стук сердца и глубокие вздохи.
Сейчас, уже сейчас она была далеко от лагеря, достаточно далеко, чтобы остановиться и насладиться долгожданной тишиной, дневным светом и жаром сезона Юных Листьев.
В процессе торможения, кошка вдохнула полную грудь и прикрыла глаза, от удовольствия мурлыча себе под нос, но вскоре вновь начав движение, совсем неторопливо, насоаждаясь моментом. Есть ли жизнь? Есть... Она омрачняется смертью близких, обагряется кровью чужих, но продолжает указывать путь яркой звездой на ночном небе. А есть ли смысл жить?
«Наверняка, – тихо фыркнула полосатка, закатив озерно-серые глаза вверх, будто пытаясь найти свои созвездия, хоть небеса и были светло-голубые, окрашенные в нежные белые перья облаков, – у каждого он свой. Какой же мой?» – потоптав юную траву, задумчиво поводя когтями по клочьям почвы, та зажмурилась, ловя соонечных зайчиков, которые то пропадали, прячась за редкой листвой ив, то, благодаря покачиваниям ветра, появлялись, заставляя жмуриться ещё сильнее.
Тут было так спокойно, отчего Дуновение впадала в сон, покачиваясь на лапах, словро находясь в несильном течении ручья. Ожидала ли встретить кого-то дымчатая? Скорее всегр, но вероятность любых ожиданий была приравнена к нулю. Наедине с собой, наедине с природой, наедине с весной – что может быть лучше?

Отдаваясь философским мыслям о смысле жизни, кошка не замечала ничего и никого вокруг. Нирвана поглотила абсолютно и полностью юницу, отчего та и думать не хотела о чём-то ином, кроме спокойствия и мира. Рано или поздно любое бездействие обернётся импульсом, каждое безмолвие нарушится громкой речью, очередное бездыханье обратится глубоким вздохом.
Сейчас даже мелочь, такая, к примеру, как солнечная погода, была благодатью и огромной радостью для Дуновения, в данный момент она обретала жизнь и наслаждалась её красками и цветами. Однако, характер, жаждущий бурливость,  страстность, яростность и скорость, не желал оставаться на месте. Минута перезарядки, и достигнута точка кипения – подняв переднюю лапу для старта, набравшаяся достаточно сил целительница была готова рвануть вперёд, теперь уже ближе к родным территрриям, чтобы заняться работой, если бы не оглушающе неожиданный привет:
– Приветствую, Дуновение Ветра, – свисая с ветки, проговорила знакомая кошка, что слегка напугало травницу, и та вдрогнула, уставившись в янтарные глаза Небесной воительницы. Полосатка застыла на месте в изумлении, а от радости та и вовсе заулыбалась в ширь, оставаясь при этом неподвижной, как оловянный солдатик.
– Здравствуй, Горечавка, – мурлыкнула кошка, продолжая сохранять свою физиономию, взгляд и позу. Ей будто бы показалось опасным двигаться, словно рядом с ней стояла не подруга, а ядовитая змея. – Что тебя привело сюда? Да и как могут твои соплеменники отпускать тебя одну гулять в таком положении? – затараторила Дуновение, тепеть уже пиля глазами живот и размахивая от недоумевания лапой. – С тобой же всё в порядке? Хорошо себя чувствуешь? Арника ничего не говорила насчёт котят? – заваливала вопросами сероглазка, сама того не замечая, как сорвалась с диеты своих принципов и по-преднему, как в детстве, позволила себе тараторить без умолку, да ещё так быстро, что сама порой не разбирала смысла слов. Но осознав в скором времени такую оплошность, она резко замолчала, отчего её ушки запылали от стыда, а зрачки забегали, точно от пожара, и внезапно уставились в землю. Поводив по траве подушечкой лапки, дымчатая скрыла свою незамысловатую оскалку под маской безразличности. – То есть... Прости, что устраиваю такой допрос. Было просто интересно узнать... ну... о тебе, – поднимая виноватый взор, целительница попятилась на два шага назад и уселась напротив своей собеседницы. – Настроение сегодня хорошее, – попыталась оправдаться сероглазка, явно с нелучшими эмоциями, теперь от неё веяло скукой и разочарованностью. Прилив сил никогда не позволяет держать себя в клетке и подчиняться самой себе. Импульсмвность по природе тайком выпархивает из души и рвётся на волю... Сегодня самое время: пока все живы, пока нет боёв и других проблем, от которых не высыпаешься и чувствуешь, что вот-вот станешь старше Дубравника.